Все тот же поток сомнительных мыслей никак не желал выходить из головы и сформироваться в какое-либо решение.Мысли в голове девушки сбились в кучку и дружненько забились в дальний уголок подсознания.
53. Бальзак/Гексли. Баль в сексе ведет себя агрессивно, всячески унижает и бьет. Гек ловит кайф. R!Пишет Гость:
25.05.2011 в 11:05
довольно своеобразно.
мэйби не то, что хотел заказчик. Прошу прощения за это.
осторожно, гет.
- Не шевелись.
Она послушно замирает в той позе, в которой её оставили, и он усмехается. Посмотрим, как долго ты выдержишь, милая.
Неспешно устанавливает мольберт. По очереди открывает каждую баночку с краской. Тщательно осматривает каждую кисточку, расставляет их в строго определенном порядке. Краем глаза следит за недвижимой девушкой: она полулежит на постели в неудобной позе, шея и плечи наверняка уже затекли, однако, не смотря на плещущиеся во взгляде эмоции, она продолжает повиноваться приказу, и потому, со своей кожей, покрытой иссиня-багровыми пятнами, она кажется сейчас неживой.
Посмотрим, как долго ты выдержишь, милая.
- Говорят она может
слезы из глаз
На заказ.
Кисть вырисовывает яркие глаза в окружении веера ресниц, бесконечную копну светлых волос (на холсте кудри куда роскошнее, чем есть на самом деле), слегка разведенные колени, руки, на которых можно пересчитать каждую косточку (но только в жизни - на картине у Бальзака нет желания вырисовывать все настолько детально). Бальзак выводит темные, похожие на свежие ожоги отметины, покрывающие это кукольное тело, наполняет неестесственными красками сжатые в упрямую линию губы... ах, да, она ведь так не любит эту песню.
- Ходит в спецкласс
по разводке... - он не может скрыть усмешки, даже не глядя ощущая, как еще сильнее напряглась Гексли.
Голос у него не поставленный, с хрипотцой, но врожденный языковой дефект придает ему неожиданную бархатистость.
Время отбивает секунды, как старуха отсчитывает монетки - медленно, по одной, каждую доставая отдельно. Это невыносимо. Это щекочет каждое нервное окончание, и с каждым толчком пульса вбивает в мозг нарастающее желание движения.
Посмотрим, как долго ты выдержишь, милая.
В конце концов Бальзак медленно поднимается и поворачивает мольберт - так, чтобы девушка смогла увидеть свой портрет. Несколько десятков долгих минут напряженного ожидания наконец-то вознаграждены, и Гексли улыбается - с радостью и облегчением. Бальзак растягивает губы ей в ответ, и, покрепче ухватив холст ладонями, резко толкает его вперед. В светлых глазах Гексли мелькает её собственное лицо, она успевает откатиться в сторону, но затекшее тело слушается плохо: белокурая голова с глухим стуком ударяется о деревянный элемент декора - их всего четыре, и они как-будто специально расставленные так, чтобы она хотя бы на один из них напоролась. Обнаженная спина с рельефной дорожкой позвоночника выгибается, как у кошки, с губ срывается стон, худые руки прижимаются к месту удара.
- Хочется водки
когда она смотрит
на нас...
Бальзак опускается рядом, рукой сметя измазавший простыни холст. Свободной ладонью скользит по бедрам Гексли, наклоняется. Она вздрагивает, пытается выползти из-под него, однако он легко пресекает все попытки. Пальцы сжимаются на плече - крепко, слишком крепко, к завтрашнему дню синяков будет еще больше, чем есть сейчас - Бальзак бесцеремонно переворачивает девушку лицом к себе и, приподняв, резко толкает вперед, спиной на стену. Гексли быстро впрямляется и пытается что-то сказать, но тщетно: её снова прижимают к стене, а когда с губ срываются первые слова возражения, лицо вспыхивает от оплеухи.
- Говорят она любит
пить из горла,
до бела...
Бальзак улыбается и опять толкает Гексли. Она снова бьется затылком и только выдыхает, когда его пальцы сжимаются на её бедрах, разводя их в стороны. Его движения становятся резкими, скупыми, он больше не разменивается на лишние действия, и Гексли запрокидывает говлову, подставляя шею, на которой, как реки на карте, хорошо видны бледно-голубые нити, и удержаться просто невозможно. Тонкий вскрик, беспомощное "Больно!" заставляет только шире улыбаться и сильнее сжать зубы. Он не видит её лица, но прекрасно знает, что светлые глаза сейчас зажмурены, между бровями собралась смешная складка, а нижняя губа, и так ранее прокушенная, вот-вот начнет снова кровоточить.
- Ангел бабла
и свободы... - шепчет он ей на ухо, оторвавшись от её шеи, и резко вдавливает пальцы под сильно выступающие ребра, когда девушка, выдохнув, пытается со злостью оттолкнуть его. Бальзак смеется, но говорить продолжает не сразу - вместо этого с характерным негромким треском надрывает зубами упаковку с презервативом, чувствуя, как зажатое им тонкое тело с множеством выпирающих костей вздрагивает от этого звука. - Выйдет из моды,
как выйдет патрон из ствола.
Гексли стонет, судорожно дергается при каждом движении Бальзака, и сильнее закусывает губу. Невозможность отдачи, особенно в такой момент, доводит почти до истерики. И снова это выбивающее дух столкновение в голове: не самая сильная воля, пытающаяся удержать от унижения, и принципиальное нежелание быть связанной и ограниченной. Губы Бальзака прижимаются к плечу, и девушка чувствует его улыбку - она электрическим разрядом бьет прямо в мозг сильнее всего.
Он все видит. Он все знает. И потому движется так - медленно, слишком, через чур медленно. Он ждет.
Невольно выступившие слезы соскальзывают с ресниц, и почти одновременно с ними по подбородку сбегает тяжелая алая капля.
- Пусти, - шепчет Гексли, жмурясь. - Пусти, пусти, пусти, пус... ааах... пусти...
- Пустить? - дыхание у Бальзака горячее, а губы - обжигающе холодные, он едва слышно произносит эти слова. Девушка сжимается, пытается пошевелиться, но руки её партнера крепко фиксируют её - и черт знает, как у него это получается...
Он останаливается. Отпускает. Отстраняется - неторопливо, точно так же, как двигался только что, и Гексли, лишенная опоры, неуклюже заваливается на бок. Она прижимает колени к груди, с отчаянием чувствует, что напряжение внутри никуда не исчезает, и ей страшно открывать глаза. Знает, что если увидит сейчас улыбку Бальзака, не выдержит.
Хотя и так не выдерживает.
- Иди сюда, - произносит он.
Не иди.
Не приближайся.
Не поддавайся.
Не желай этого.
- Иди ко мне.
И Гексли, сглотнув и изогнувшись, вслепую подползает. Уже полученные увечья саднят, и сейчас это служит тем самым возбудителем, который одним своим присутствием затыкает сознательную часть в мозгу, которая способна дать отпор на попытки прогнуть или унизить.
Прогнулась.
Унижается.
- Молодец.
Бери. Бей. Рви. Делай это сейчас, ведь ты уже довел до того состояния, когда каждое твое прикосновение способно вызвать или судорогу, или оргазм. Все в твоих руках.
А потом Гексли щелкает зажигалкой - раз, другой, третий, до тех пор, пока Бальзак не находит где-то на полу у кровати свою.
- Скотина, - бурчит девушка, тем не менее прикуривая. Бальзак только улыбается: это все так забавно, когда это блондинистое недоразумение пытается вести себя серьезно и сурово. - Ну и чего ты опять смеешься?
- Логично было бы ответить "потому что ты смешная", но, боюсь, если я это скажу, в следующий раз секса не будет.
- Да пошел ты!
Гексли возмущенно подскакивает на месте, едва не уронив сигарету, и уже было намеревается отскочить в сторону и толкнуть оскорбленную речь, но Бальзак, как и обычно, оказывается проворнее. Двухсекундная борьба, и девушка оказывается в его объятиях, снова чуть не потеряв свою сигарету.
- Бесишь! Садист проклятый! - она прерывается для затяжки, и парень, прижавшись щекой к её плечу, терпеливо ожидает продолжения. - Не то чтобы мне это не нравилось... то есть не то чтобы мне это нравилось, но имей ввиду: я не сопротивляюсь только потому, что не хочу, чтобы твоя и без того унылая натура стала еще более унылой!
- Обожаю тебя за заботу, - Гексли получает поцелуй в уже начинающий темнеть синяк у основания шеи. - Я это ценю, честное слово.
Она что-то недовольно фырчит, поудобнее устраиваясь на коленях Бальзака и в легкой растерянности оглядываясь в поисках пепельницы. Дым сворачивается в спирали и медленно ввинчивается в потолок. Истомная дрожь все еще не прошла до конца, а тупая, зудящая боль в новых ушибах только стимулирует. Гексли улыбается и закрывает глаза - она все еще чувствовала точечные, очень точные удары Бальзака на себе, и его самого - в себе.
- Скажи, что любишь.
Больно.
Хорошо.
- Люблю.
URL комментариямэйби не то, что хотел заказчик. Прошу прощения за это.
осторожно, гет.
- Не шевелись.
Она послушно замирает в той позе, в которой её оставили, и он усмехается. Посмотрим, как долго ты выдержишь, милая.
Неспешно устанавливает мольберт. По очереди открывает каждую баночку с краской. Тщательно осматривает каждую кисточку, расставляет их в строго определенном порядке. Краем глаза следит за недвижимой девушкой: она полулежит на постели в неудобной позе, шея и плечи наверняка уже затекли, однако, не смотря на плещущиеся во взгляде эмоции, она продолжает повиноваться приказу, и потому, со своей кожей, покрытой иссиня-багровыми пятнами, она кажется сейчас неживой.
Посмотрим, как долго ты выдержишь, милая.
- Говорят она может
слезы из глаз
На заказ.
Кисть вырисовывает яркие глаза в окружении веера ресниц, бесконечную копну светлых волос (на холсте кудри куда роскошнее, чем есть на самом деле), слегка разведенные колени, руки, на которых можно пересчитать каждую косточку (но только в жизни - на картине у Бальзака нет желания вырисовывать все настолько детально). Бальзак выводит темные, похожие на свежие ожоги отметины, покрывающие это кукольное тело, наполняет неестесственными красками сжатые в упрямую линию губы... ах, да, она ведь так не любит эту песню.
- Ходит в спецкласс
по разводке... - он не может скрыть усмешки, даже не глядя ощущая, как еще сильнее напряглась Гексли.
Голос у него не поставленный, с хрипотцой, но врожденный языковой дефект придает ему неожиданную бархатистость.
Время отбивает секунды, как старуха отсчитывает монетки - медленно, по одной, каждую доставая отдельно. Это невыносимо. Это щекочет каждое нервное окончание, и с каждым толчком пульса вбивает в мозг нарастающее желание движения.
Посмотрим, как долго ты выдержишь, милая.
В конце концов Бальзак медленно поднимается и поворачивает мольберт - так, чтобы девушка смогла увидеть свой портрет. Несколько десятков долгих минут напряженного ожидания наконец-то вознаграждены, и Гексли улыбается - с радостью и облегчением. Бальзак растягивает губы ей в ответ, и, покрепче ухватив холст ладонями, резко толкает его вперед. В светлых глазах Гексли мелькает её собственное лицо, она успевает откатиться в сторону, но затекшее тело слушается плохо: белокурая голова с глухим стуком ударяется о деревянный элемент декора - их всего четыре, и они как-будто специально расставленные так, чтобы она хотя бы на один из них напоролась. Обнаженная спина с рельефной дорожкой позвоночника выгибается, как у кошки, с губ срывается стон, худые руки прижимаются к месту удара.
- Хочется водки
когда она смотрит
на нас...
Бальзак опускается рядом, рукой сметя измазавший простыни холст. Свободной ладонью скользит по бедрам Гексли, наклоняется. Она вздрагивает, пытается выползти из-под него, однако он легко пресекает все попытки. Пальцы сжимаются на плече - крепко, слишком крепко, к завтрашнему дню синяков будет еще больше, чем есть сейчас - Бальзак бесцеремонно переворачивает девушку лицом к себе и, приподняв, резко толкает вперед, спиной на стену. Гексли быстро впрямляется и пытается что-то сказать, но тщетно: её снова прижимают к стене, а когда с губ срываются первые слова возражения, лицо вспыхивает от оплеухи.
- Говорят она любит
пить из горла,
до бела...
Бальзак улыбается и опять толкает Гексли. Она снова бьется затылком и только выдыхает, когда его пальцы сжимаются на её бедрах, разводя их в стороны. Его движения становятся резкими, скупыми, он больше не разменивается на лишние действия, и Гексли запрокидывает говлову, подставляя шею, на которой, как реки на карте, хорошо видны бледно-голубые нити, и удержаться просто невозможно. Тонкий вскрик, беспомощное "Больно!" заставляет только шире улыбаться и сильнее сжать зубы. Он не видит её лица, но прекрасно знает, что светлые глаза сейчас зажмурены, между бровями собралась смешная складка, а нижняя губа, и так ранее прокушенная, вот-вот начнет снова кровоточить.
- Ангел бабла
и свободы... - шепчет он ей на ухо, оторвавшись от её шеи, и резко вдавливает пальцы под сильно выступающие ребра, когда девушка, выдохнув, пытается со злостью оттолкнуть его. Бальзак смеется, но говорить продолжает не сразу - вместо этого с характерным негромким треском надрывает зубами упаковку с презервативом, чувствуя, как зажатое им тонкое тело с множеством выпирающих костей вздрагивает от этого звука. - Выйдет из моды,
как выйдет патрон из ствола.
Гексли стонет, судорожно дергается при каждом движении Бальзака, и сильнее закусывает губу. Невозможность отдачи, особенно в такой момент, доводит почти до истерики. И снова это выбивающее дух столкновение в голове: не самая сильная воля, пытающаяся удержать от унижения, и принципиальное нежелание быть связанной и ограниченной. Губы Бальзака прижимаются к плечу, и девушка чувствует его улыбку - она электрическим разрядом бьет прямо в мозг сильнее всего.
Он все видит. Он все знает. И потому движется так - медленно, слишком, через чур медленно. Он ждет.
Невольно выступившие слезы соскальзывают с ресниц, и почти одновременно с ними по подбородку сбегает тяжелая алая капля.
- Пусти, - шепчет Гексли, жмурясь. - Пусти, пусти, пусти, пус... ааах... пусти...
- Пустить? - дыхание у Бальзака горячее, а губы - обжигающе холодные, он едва слышно произносит эти слова. Девушка сжимается, пытается пошевелиться, но руки её партнера крепко фиксируют её - и черт знает, как у него это получается...
Он останаливается. Отпускает. Отстраняется - неторопливо, точно так же, как двигался только что, и Гексли, лишенная опоры, неуклюже заваливается на бок. Она прижимает колени к груди, с отчаянием чувствует, что напряжение внутри никуда не исчезает, и ей страшно открывать глаза. Знает, что если увидит сейчас улыбку Бальзака, не выдержит.
Хотя и так не выдерживает.
- Иди сюда, - произносит он.
Не иди.
Не приближайся.
Не поддавайся.
Не желай этого.
- Иди ко мне.
И Гексли, сглотнув и изогнувшись, вслепую подползает. Уже полученные увечья саднят, и сейчас это служит тем самым возбудителем, который одним своим присутствием затыкает сознательную часть в мозгу, которая способна дать отпор на попытки прогнуть или унизить.
Прогнулась.
Унижается.
- Молодец.
Бери. Бей. Рви. Делай это сейчас, ведь ты уже довел до того состояния, когда каждое твое прикосновение способно вызвать или судорогу, или оргазм. Все в твоих руках.
А потом Гексли щелкает зажигалкой - раз, другой, третий, до тех пор, пока Бальзак не находит где-то на полу у кровати свою.
- Скотина, - бурчит девушка, тем не менее прикуривая. Бальзак только улыбается: это все так забавно, когда это блондинистое недоразумение пытается вести себя серьезно и сурово. - Ну и чего ты опять смеешься?
- Логично было бы ответить "потому что ты смешная", но, боюсь, если я это скажу, в следующий раз секса не будет.
- Да пошел ты!
Гексли возмущенно подскакивает на месте, едва не уронив сигарету, и уже было намеревается отскочить в сторону и толкнуть оскорбленную речь, но Бальзак, как и обычно, оказывается проворнее. Двухсекундная борьба, и девушка оказывается в его объятиях, снова чуть не потеряв свою сигарету.
- Бесишь! Садист проклятый! - она прерывается для затяжки, и парень, прижавшись щекой к её плечу, терпеливо ожидает продолжения. - Не то чтобы мне это не нравилось... то есть не то чтобы мне это нравилось, но имей ввиду: я не сопротивляюсь только потому, что не хочу, чтобы твоя и без того унылая натура стала еще более унылой!
- Обожаю тебя за заботу, - Гексли получает поцелуй в уже начинающий темнеть синяк у основания шеи. - Я это ценю, честное слово.
Она что-то недовольно фырчит, поудобнее устраиваясь на коленях Бальзака и в легкой растерянности оглядываясь в поисках пепельницы. Дым сворачивается в спирали и медленно ввинчивается в потолок. Истомная дрожь все еще не прошла до конца, а тупая, зудящая боль в новых ушибах только стимулирует. Гексли улыбается и закрывает глаза - она все еще чувствовала точечные, очень точные удары Бальзака на себе, и его самого - в себе.
- Скажи, что любишь.
Больно.
Хорошо.
- Люблю.
@темы: Соционика такая соционика